– Мне они ни разу не отзывались невербально, – пожаловался Тимрэ, поворачивая кольцо и переходя ко второму этапу работ – от сбора информации к внесению изменений в настройки корабля.
И сокрушенно признал без слов: очевидно, что кольца созданы на базе тех же технологий, которые легли в основу нелинейной логики. Под тонкой оболочкой поверхности, имитирующей металл, – слой свободных связей, изменчивых, ежесекундно рвущихся и возникающих в новых комбинациях.
– Ты пока не старший учитель снавей, – утешил Фэр, и Тимрэ, не оборачиваясь, ощутил его ободряющую улыбку. – Тебе сложно уловить их внимание. Это похоже на тень великого гролла, мелькающую впереди, за перегибом рельефа. Глазу не видна, а чутью… как ты сам решишь. Я однажды поверил себе и ему. С тех пор и слышу «Иннар» по-настоящему, обретя полноту дара. Я его, он – меня.
– Закончил, – отметил Тимрэ, оборачиваясь к Вирье.
Прикрыл глаза и еще раз изучил зримое объемное знание о модуле «Эйм», обретенное группой. Двенадцать основных палуб, вспомогательные блоки. Отсек двигателей в нижней, именуемой «дном», части. Центральный тоннель, пронизывающий весь модуль по его оси продольного вращения. Там обычно поддерживается подобие невесомости, можно свободно перемещаться от верхних палуб до донного уровня энергоконтроля. В аварийном режиме тоннель перекрывают герметизационные диафрагмы. Было опасение, что айри задействуют их. Тогда двигаться пришлось бы очень долго, преодолевая все новые посты контроля, пользуясь сервисными тоннелями… Но «Эйм» не в аварийном режиме, диафрагмы не могут быть закрыты, уже хорошо. Путь свободен. Даже два пути.
– Приступаем, – распорядилась Вирья.
Она отвернулась и заскользила по коридору, легко касаясь стен, отталкиваясь и корректируя движение. «Как обычно», – грустно улыбнулся Тимрэ, пропуская вторую тройку, а затем встраиваясь в третью. Ни одного лишнего слова и ни единой мысли о возможности неудачи. Сосредоточенна, холодна и спокойна. Словно это тренировка. Даже удачи не пожелала: помнит суеверия и традиции, накопленные стаей полтора века назад, когда волвеки участвовали в боях. Опыт первого поколения жив, не зря она упрямо добивалась права учиться у Йялла-старшего и донимала расспросами своего прадеда Ринка Горра. Шипела, злясь на подначки стариков. Она ничего не желает повторять! Бой – удел неподготовленных и крайний метод решения проблемы. Гораздо умнее и логичнее избежать его, стать невидимкой и обыграть врага. Потому и назвала свое изобретение игрой… Неагрессивная сосредоточенность гролла против жадного азарта человека – это и есть чегро.
Сознание группы внимательно прочло очередного наблюдателя айри. Два волвека скользнули к самому потолку. Гролл, наоборот, удобно уперся лапами в пол, прилип на все присоски и зашагал вперед неспешно, мягко. Костюм делал его практически невидимым для приборов, сбивал даже настройки масс-детекторов. Но разве это главное? Идею и технику «шага тени» обдумал совместно с Вирьей сам первый Йялл, лучший из разведчиков стаи.
– Гролл, – говорил он, – при должной тренировке выключает в себе доступную анализу, рациональную часть сознания. Он – тень. Призрак зверя, живущего в каждом из нас. Страхи, комплексы, запреты, сомнения и подавленные желания – разве они имеют явный телесный облик? Разве враг, обладающий тенью и не совладавший с ней, готов взглянуть своему второму «я» в глаза? Обычно – нет. Только волвек обладает мужеством и правом, данными ему природой: знать в лицо собственную тень и сосуществовать с ней. С порога взрослости, с первого опыта трансформации, две стороны сознания соединяются, обретают друг друга – и освобождаются, если находят для этого силы и мужество. Тогда и совершается впервые приятие второго облика. Процесс духовный и энергетический, а вовсе не физиологический, как полагают люди… С взрослением приходит время учиться сотрудничать с тенью, принимая ее, но не позволяя ей выбирать путь. Самая длинная тень – у вожака, он ведь в ответе за всю стаю…
Гролл мягко шагал по коридору. Рыжие глаза искали встречи с взглядом наблюдателя. Настойчиво, уверенно. Говорящий с миром сейчас желал наладить контакт с внутренним «я» айри. И не встречал ответной готовности. Наблюдатель рассеянно озирался, хмурился, тер руки, суетливо поправлял защитный костюм. Он мог увидеть гролла. Должен был его рассмотреть – и не смел, подсознательно отрицая подспудный ужас. На внутреннее смятение дежурного откликнулся сам моэ, учуявший панику подчиненного, готовую разразиться истерикой. Голос моэ зашуршал в наушнике, требуя сосредоточиться и успокоиться, не искать угроз там, где их нет: внешний периметр чист. Айри судорожно кивнул, отозвался. Даже рискнул вглядеться в пустой коридор сквозь узкие щели зрачков рыжих глаз, оказавшихся совсем рядом… И обрел покой, точно так же, как предыдущий наблюдатель.
Волвеки нырнули от потолка вниз, несколькими оттренированными движениями перенастроили приборы. Гролл задерживаться не стал, двинулся дальше, презрительно фыркнув в ответ на беззвучный запрос Вирьи. Он не устал. С чего бы? Глядеть в зрачки айри и видеть там полную неспособность принять самого себя и мир вокруг… да, тяжело и неприятно. Сколько веков этому айри? И за все отведенное ему время не решился повзрослеть, принять свое «я» в его полноте. И стыдно, и грустно, и требует длительного сложного лечения. Он, говорящий с миром, мог бы попытаться оказать помощь, но, увы, не теперь. Приходится спешить. Далеко впереди копится беда. Чья-то жизнь истекает по капле, и запас ничтожно мал.